Когда умирает композитор, от него остается наследие -- много изданных партитур, еще больше рукописей. От Каравайчука -- кинопленки, магнитофонные бобины и воспоминания. Так бывает с джазовыми музыкантами, теми, кто всю жизнь импровизировал,-- но Каравайчук классический музыкант.
Конечно, ко многим из ста пятидесяти фильмов, композитором которых он является, были написаны честные партитуры, он умел писать их абсолютно профессионально, но на звуковых дорожках осело и немало записей, состряпанных на коленке, за пару дней до сдачи фильма,-- импровизаций на рояле или с маленьким ансамблем, членам которого, по рассказам очевидцев, выдавались словесные инструкции, порой фривольного или фекального характера. В длинных, тонких и сильных руках Олега Каравайчука классическая музыка превратилась в устную культуру, какой была до изобретения нотного письма. Не выходя за рамки академического канона, его музыкальный текст приобрел текучесть, сиюминутность и неповторимость -- качества, обычно присущие неакадемической импровизационной музыке. Равным образом его эксцентричный стиль, вечная беретка набекрень, выступления с наволочкой на голове или в лежачей позе -- все это могло бы удачно сочетаться с музыкой авангардного толка, с вращением в среде художников-перформансистов и кодексом ценностей альтернативной богемы. Однако вместо этого Каравайчук прикладывал свои поведенческие атрибуты к традиционной петербургской культуре. Судя по его походке и внешности, он должен был бы сочинять алеаторические пьесы, записанные графической нотацией,-- однако его основным жанром был вальс. Его ли собственный это был вальс или Чайковского, Штрауса? Применительно к Каравайчуку такой вопрос не имеет смысла. Если авторство музыки к ранней картине "Алеша Птицын вырабатывает характер" не подлежит сомнению, то в зрелый период эти границы размываются: невозможно сказать, кто написал музыку к фильму "Монолог" -- Каравайчук или Шуберт. В поздние годы, когда за славой кинокомпозитора уже можно было не гнаться, а филармоническая карьера так и не сложилась, основным жанром Каравайчука стали сеансы импровизации. Во время этих сеансов он мог правой рукой играть Прокофьева, левой -- собственные фантазии, а потом включить собственное видео и под него станцевать со шваброй. Сегодня наука установила, что в фильме "Волга-Волга" снимался не юный Олег, а другой мальчик. Возможно, будут опровергнуты и другие мифы, например про выступление в детском возрасте перед Сталиным или про то, что "Ленфильм" однажды занял у композитора денег, чтобы не задержать зарплату всему штату киностудии. Но это будет грустно: мифы Каравайчуку шли, и в последние годы он сознательно строил миф о себе как об изгое, с которым трудно обществу. Он не приходил на свои концерты или уходил с них, картинно капризничал. Иногда он говорил со сцены очень долго и очень важные вещи, но специально так тихо, чтобы никто ничего не слышал. Все закончилось тем, что он не явился на собственную панихиду: гроб с телом по ошибке отвезли куда-то не туда. Был ли он гением -- неизвестно. Многие минуты его музыки удивительны и превосходны, но далеко не все. Однако он обладал цельностью, связующей удаленные культурные пласты: в нем уживались традиционалист и эксцентрик, профессионал и растяпа, поэт и скептик. Возможно, он был лучшим воплощением городского фольклора, для которого сценой является пасмурная и неприветливая петербургская улица. . kommersant.ru
2016-12-18 08:00
